Die for flamenco
"геодезерские байки. кусочки"Жарко. Цветет цикорий. Поле напоено этим влажным, душным ароматом, от которого уводит в сон. «Уазик» стонет, но плывет по целине. Оля чувствует, как под корпусом на коленях дрожит сердце прибора – перекрученная кварцевая нить. Вот-вот порвется. Водитель глухо ругается: скользко. Он начинает опасный спуск - девушка закрывает глаза как раз перед тем, как машина заваливается на левый борт.
- Все хорошо! - почти сразу - звонкий напряженный ирин голос: она оперативно сползла на пол, обняв угловатый ГНУ КБ. На руках ссадины. Улыбается: «Меня всегда учили, что главное – чтобы с прибором ничего не случилось».
Проваливаться в сон. Проснуться, дергая дверцу и выпрыгивая из машины. Опуститься на колени у площадки с дерном, любезно оставленной нивелировщиками. Достать тяжелые кольца-башмаки, одеть на ножки прибора. Вывести уровень в нуль-пункт, поймать дрожащую нить в окуляре. Расфокусировать взгляд так, чтобы вибрация слилась в широкую полосу. Наметить середину. Снять три отсчета между тремя биениями сердца. Записать. Проверить, сошлось ли. Уложиться в десять минут. Улыбнуться бригадиру, поднимаясь с колен, узнать себя – в том, как Ира осторожно расправляет больную спину. И повторить все сначала. Бригадир, конечно, отправит спать, когда станет понятно, что сегодняшний рейс не уравнялся. Ольга сдастся по окончании вечерних поверок. В три часа ночи – после вечернего чая – они разойдутся. До завтра еще надо наметить рейсы. Раздать журналы и схемы. Оля проснется в пять – за сорок минут до общего подъема - и не будет будить бригадира. Приготовить завтрак, собрать вещи, поднять водителей. И обязательно улыбаться, потому что мужчины до сих пор не бунтуют только потому, что стыдно показывать слабость перед девчонками. Потом все повторится: дорога, рейсы, измерения, двойная петля. Обработка. Они будут молчать, потому что сил на слова не остается. И только знать – по изменению вибрации кварцевой нити в окуляре – рядом на коленях стоит человек, который тоже смотрит за силой тяжести.
Лесенка на сигнал уже скользит под ногами. Как страшно впервые поставить теодолит на металлический столик. Зависнуть на узкой площадке. А до земли сорок метров. Ветер воет в железных трубах, и мир шатает. Будет шатать до тех пор, пока наблюдения не окончены. Хорошо быть записатором: сидеть, скрючившись, мерзнуть, не смотреть вниз. Наблюдатель говорит, ты записываешь. Складывать, вычитать. Не думать. Сверять приемы. Не думать. Хорошо быть наблюдателем: касаться винтов, совмещать штрихи микрометра, ловить дрожащую марку в сетку нитей. Перевести трубу через зенит. Повернуть алидаду. Три отсчета. Перебраться на другой сектор горизонтального круга. Перевести трубу через зенит. Повернуть алидаду. Три отсчета. И так, пока не закончится серия приемов. Не думать. Дрожать на ветру. Не думать. Но записатор скажет: «Не сходится. Повторить». И будет прятать виноватый взгляд от простуженного и измотанного товарища. Потому что темнеет раньше, глаза слезятся: столько часов смотреть на далекую цель, и новая серия приемов не получится наверняка. А наблюдатель знает, что не сходятся его измерения. Хоть убейся. И это из-за него они торчат на проклятом сигнале. Смена наблюдателя посреди измерений запрещена инструкцией. Записатора Иру месяц назад ждали дома. А письма доходят только до партии. Медленно подползает зима. Когда накатывает отчаяние: «мы так и останемся здесь», Оля вспоминает о правилах, которые вдолбили в них еще на первом курсе. Не исправлять в журнале. Никогда не подделывать измерения. После тебя сюда придет кто-то другой. Очень хочется посмотреть в глаза бригаде, которая наблюдала тут до них. И не только посмотреть.
- Все хорошо! - почти сразу - звонкий напряженный ирин голос: она оперативно сползла на пол, обняв угловатый ГНУ КБ. На руках ссадины. Улыбается: «Меня всегда учили, что главное – чтобы с прибором ничего не случилось».
Проваливаться в сон. Проснуться, дергая дверцу и выпрыгивая из машины. Опуститься на колени у площадки с дерном, любезно оставленной нивелировщиками. Достать тяжелые кольца-башмаки, одеть на ножки прибора. Вывести уровень в нуль-пункт, поймать дрожащую нить в окуляре. Расфокусировать взгляд так, чтобы вибрация слилась в широкую полосу. Наметить середину. Снять три отсчета между тремя биениями сердца. Записать. Проверить, сошлось ли. Уложиться в десять минут. Улыбнуться бригадиру, поднимаясь с колен, узнать себя – в том, как Ира осторожно расправляет больную спину. И повторить все сначала. Бригадир, конечно, отправит спать, когда станет понятно, что сегодняшний рейс не уравнялся. Ольга сдастся по окончании вечерних поверок. В три часа ночи – после вечернего чая – они разойдутся. До завтра еще надо наметить рейсы. Раздать журналы и схемы. Оля проснется в пять – за сорок минут до общего подъема - и не будет будить бригадира. Приготовить завтрак, собрать вещи, поднять водителей. И обязательно улыбаться, потому что мужчины до сих пор не бунтуют только потому, что стыдно показывать слабость перед девчонками. Потом все повторится: дорога, рейсы, измерения, двойная петля. Обработка. Они будут молчать, потому что сил на слова не остается. И только знать – по изменению вибрации кварцевой нити в окуляре – рядом на коленях стоит человек, который тоже смотрит за силой тяжести.
Лесенка на сигнал уже скользит под ногами. Как страшно впервые поставить теодолит на металлический столик. Зависнуть на узкой площадке. А до земли сорок метров. Ветер воет в железных трубах, и мир шатает. Будет шатать до тех пор, пока наблюдения не окончены. Хорошо быть записатором: сидеть, скрючившись, мерзнуть, не смотреть вниз. Наблюдатель говорит, ты записываешь. Складывать, вычитать. Не думать. Сверять приемы. Не думать. Хорошо быть наблюдателем: касаться винтов, совмещать штрихи микрометра, ловить дрожащую марку в сетку нитей. Перевести трубу через зенит. Повернуть алидаду. Три отсчета. Перебраться на другой сектор горизонтального круга. Перевести трубу через зенит. Повернуть алидаду. Три отсчета. И так, пока не закончится серия приемов. Не думать. Дрожать на ветру. Не думать. Но записатор скажет: «Не сходится. Повторить». И будет прятать виноватый взгляд от простуженного и измотанного товарища. Потому что темнеет раньше, глаза слезятся: столько часов смотреть на далекую цель, и новая серия приемов не получится наверняка. А наблюдатель знает, что не сходятся его измерения. Хоть убейся. И это из-за него они торчат на проклятом сигнале. Смена наблюдателя посреди измерений запрещена инструкцией. Записатора Иру месяц назад ждали дома. А письма доходят только до партии. Медленно подползает зима. Когда накатывает отчаяние: «мы так и останемся здесь», Оля вспоминает о правилах, которые вдолбили в них еще на первом курсе. Не исправлять в журнале. Никогда не подделывать измерения. После тебя сюда придет кто-то другой. Очень хочется посмотреть в глаза бригаде, которая наблюдала тут до них. И не только посмотреть.